Мой первый год в школе начался с трёх седьмых, пяти вторых и одного девятого класса. Я была уверена, что скоро обязательно пойму, что это не моё, и навсегда оставлю идею быть учителем.
Мой первый урок во втором классе начался с мальчика, который забрался под парту последнего ряда и не реагировал ни на какие мои слова. Дети смеялись над ним, показывали пальцами и говорили, что он у них с первого класса такой — со странностями. Пришлось отвлекать группу на изучение английского алфавита. А ещё — начать наблюдать. На переменах мальчик держался в стороне от класса, избегал касаний и зрительного контакта, не говорил. На уроках ничего не писал, не отвечал, сидел под партой, отгонял от своего места детей. Я постоянно изучала книги по психологии в качестве хобби, поэтому начала подозревать у ребенка расстройство аутистического спектра. (Естественно, не диагностированное. Психиатры в нашей стране вообще боятся ставить диагнозы детям. Родители бегут от одного упоминания о диагнозе как чёрт от ладана.) Что подвело меня к выбору определенной линии поведения. Пусть он сидит под партой, решила я. Это его крепость. Я — новый человек. Класс дразнит. Да, не на уроках, такое поведение сразу пресекается, но на переменах за всеми не уследишь. С чего бы ему чувствовать себя в безопасности? И ребенок остался сидеть под партой.
Каждый раз, когда я замечала попытку его дразнить, я тратила несколько минут на объяснения о том, что: да, его поведение необычно и отличается от поведения сверстников; да, он иногда говорит странные вещи; да, он не любит прикосновений. Но он всё ещё такой же человек, как и они. И он обижается так же, как и любой из них. Месяц потребовался на то, чтобы дети прекратили его задирать.
Ещё через месяц он впервые выбрался из-под парты, и я праздновала первую победу на долгом и трудном пути. Ещё через две недели он впервые решил ответить на мой вопрос, и — бог ты мой — его ответ был идеален. Он получил первую в своей жизни заслуженную «5».
Ещё через полгода он впервые согласился работать в группе (С девочками, которые взяли над ним шефство, между прочим! Отличные просто девочки) и заработал группе победный балл. А потом тут же радостно станцевал в коридоре между парт. Я всё ещё не подходила к нему ближе, чем на полтора метра, не смотрела ему в глаза и давала упрощенные письменные задания — в отличие от блестящих устных ответов, письменные были максимум на «3». Он всё ещё время от времени уходил на задние парты, раскачивался на уроках, когда ему было не комфортно, или закрывался в себе и не реагировал на внешние раздражители.
Но лёд тронулся, господа присяжные. И в начале третьего класса он впервые получил заслуженную «5» за письменное задание. Третий класс вообще оказался богат на события.
Осенью я заболела и две недели меня заменяла моя коллега. Очень хорошая учительница. Но, когда я вышла с больничного, то узнала, что мой особый ребенок снова залез под парту и кричал, отказываясь её слушать и требуя вернуть меня. Это был настоящий стресс, и после этой ситуации с заменой он приходил в себя несколько недель.
Ближе к Новому Году в школу пришла комиссия из разных завучей, директоров и местных министерских шишек… работников. Неожиданно пришла. Произвольно распределилась и в хаотичном порядке пошла смотреть на уроки. И, конечно же, семь человек пришли ко мне на урок именно в этот третий класс. Должна отметить, что к урокам в этом классе я всегда готовлюсь по двум шаблонам — шаблон «у особого ребенка хороший день и он работает со всеми» и шаблон «у особого ребенка плохой день, поэтому мы работаем индивидуально с ним и индивидуально с классом». Ну, подумала я, глядя на комиссию, тут третий шаблон вырисовывается. «У всех детей стресс, а особый ребенок возвращается под парту» называется. А он меня взял и удивил. Мало того, что согласился работать в группах, так ещё и на комиссию нормально отреагировал. И очень радовался, когда отвечал правильно. Так, как он это умеет. Танцуя между парт. И все остальные дети тоже за него радовались, так как невозможно не радоваться вместе с ним. И даже суровая взрослая комиссия отложила в стороны свои бумажки и заулыбалась, сразу став лет на десять моложе и лет на тридцать добрее.
А в конце третьего класса этот ребенок пришел ко мне с букетом жёлтых лилий, самодельной открыткой и коробкой конфет с пожеланиями. Практически прочел мне целую лекцию о языке цветов, мимоходом упомянул, что жёлтые лилии — это благодарность, перескочил на открытку и пожелания, начал сбиваться с мысли, потом и вовсе замолчал. И разволновался, снова начал качаться из стороны в сторону. А я спросила. Не могла в тот момент не спросить. «Можно тебя обнять?» Он немного помялся, неуверенно кивнул головой и развел руки, сделав шаг в мою сторону. И мы обнялись. Я и мальчик, который боится прикосновений. Я и мальчик, который сидел под партой. Я и мальчик, который редко обнимает даже своих родителей.
Сейчас он уже в пятом классе. Он всё так же учится у меня в группе. И соглашается обниматься на День Учителя и 8 марта. И каждый раз, когда меня посещает мысль «А может, ну её, эту школу?» я вспоминаю его. Его и десятки других, каждого по-своему особенных детей. Есть дети, которых изменил педагог. А есть дети, которые меняют педагога. И эти дети — главная причина продолжать.