Виталя прижимался носом к стеклу и пытался разглядеть сквозь дождевые змейки улицу. Окна детского дома с одной стороны выходили на проспект и именно эта сторона Виталина любимая. Здесь хозяйничала жизнь — шумная, суетливая… недоступная. Он уже большой — ему шесть. Бросаться к каждой женщине с криком «мама!», перестал год назад. В душе ещё теплился огонёк надежды, и он его сознательно не тушил. Ведь, в таком случае, не останется ничего — горстка пепла, которую быстро раздует хулиганистый ветер. А Виталя мечтал семью. И ради этой мечты он жил.
— Сегодня идём в цирк, — грустно произнесла рыжая Леночка, забираясь на подоконник к Витале.
Он молча подвинулся. Леночка не любила ходить в общественные места.
— Все с родителями, счастливые, нарядные, — картавила она, смешно выпятив нижнюю губку. — На нас смотрят, как на детдомовцев…
— Так мы же и есть детдомовцы, — недоумевал Виталя.
Он, в отличие от Леночки, любил ходить туда, где отдыхали семейные (так они их звали). Ему нравилось наблюдать за ними и представлять себя на их месте. Поэтому он всегда ждал этих «вылазок»; в такие дни он обретал семью…
— Построились, — скомандовала Таисия Львовна. — У гардероба не толкаться!
Виталя в последний раз вдохнул запах цирка и поймал на себе презрительный взгляд полного мальчика, который держал в руках облако сахарной ваты. Виталя улыбнулся ему, обладатель облака показал язык и отвернулся.
Дети толпились у гардероба, шумно обсуждая представление. Только Виталя стоял чуть в стороне и представлял, как идет за руку с мамой, вместо вон той кудрявой девочки.
— А клоун тебе понравился? — спрашивает мама.
— Мне больше медведи понравились! — отвечает Виталя, чуть заметно шевеля губами.
— Мне показалось, что они какие-то грустные.
— Они же в неволе, мамочка! Думаешь, им нравится, на мотоцикле гонять? — смеётся Виталя. — Им бы сейчас в лес, домой. — Лицо мальчика стало серьёзным. — А их специально ловят, отбирают у мам и дрессируют?
— Нет, что ты, солнышко. Они уже рождаются в неволе. Эти медвежата и не знают про лес. Для них цирк — дом родной. Хочешь сфотографироваться с мишкой? Пошли скорее…
Виталя, как завороженный пошёл туда, где медведь в красной рубахе раскрывал свои объятия всем желающим. Можно было даже забраться на блестящий чёрный мотоцикл и сфотографироваться на нем. Виталя даже рот приоткрыл, представляя, как его ладошки обнимают широкую спину медведя и он мчит с ним на мотоцикле, а мама смеется, наблюдая за ними.
— Держись крепче, не упади! — кричит она.
А Виталя машет ей рукой…
— Чего рот раззявил? Стоишь тут, как неприкаянный!
Толчок в спину и Виталя пролетел вперёд, упав на коленки. Худая женщина в пестрой кофте тянула упирающуюся девочку к медведям на фотосессию.
— Ма-ам, — пищала та. — Я не хочу! Они воняют!
— Ничего, потерпишь. Зато, знаешь, какая фотка будет! Тебе все обзавидуются! Поставишь себе на аву… Да, пропусти ты!
Это она снова Витале, теперь он ей попался под ноги, когда пытался встать.
— Ма-ам, а чего у него рукава короткие?
— Это интернатовский. Эльза, не подходи близко, может у него вши!
Нет у меня никаких вшей! Хотел сказать Виталя, но промолчал, потому что слезы, которые всегда непрошенные, покатились из глаз, хоть он и зажмурился сильно — пресильно, чтобы не пустить их.
— Павлик, ну, где же ты был, милый! Я тебя ищу, ищу…
Ласковые руки подняли его и нос Витали уткнулся во что-то пушистое, ласковое и ароматное. Он даже задохнулся от ощущения счастья и любви. Осторожно открыл один глаз и увидел сначала голубой свитер, а потом улыбающееся лицо с конопушками на носу и задорные голубые глаза, которые смотрели на него.
— Ты что плачешь, родной? Кто тебя обидел? — спросила женщина и подмигнула ему.
— Ма-ам, он не интернатовский, — снова захныкала девчонка. — Почему тогда у него рукава короткие?!
Витале вдруг стало стыдно за свою кофту, которая ему уже давно мала. Стыдно перед этой доброй голубой женщиной. Вот она сейчас увидит, что он такой нелепый и перестанет обнимать его. Но та только крепче прижала Виталю к себе.
А худая пестрая дама с недоумением разглядывала стильную женщину в голубом, обнимающую бедно одетого мальчика.
— Это новый стиль, от Бэрберри, вы не знали? — вдруг пропела голубая женщина, взглянув на пеструю. — Укороченные брюки и рукава, сейчас весь Париж так ходит.
И, не обращая внимания на вытаращенные глаза пестрой, повернулась к Витале.
— Павлик, сынок, ты вату будешь?
И перед глазами Витали появилось белое облако.
»Наверное, она меня перепутала с каким-то Павликом! — испуганно подумал он. — Надо сказать, что я не Павлик!» Но ощущение счастья и семьи было такое всепоглощающее, что Виталя боялся признаться этой волшебной женщине, что никакой он не Павлик, что она ошиблась…
А потом его сфотографировали с медведем, оттерли сладкие пальцы влажной салфеткой и проводили к автобусу, где он получил нагоняй от Таисии Львовны. Но голубая женщина что-то тихо ей сказала, и та перестала ругаться. А Виталя что есть силы прижался носом к стеклу и пытался запомнить образ женщины. Теперь он будет представлять маму такой. И теперь он знает, как пахнет мама.
Дождь частил, не переставая, уже неделю. Виталя хотел забраться на свое любимое окно, но Леночка сказала, что к нему пришли.
— Там тебя мама ждет! — шептала Леночка, семеня за Виталей.
Голубая женщина стояла в коридоре. Увидев его, присела на корточки и раскрыла руки. Ноги сами понесли и Виталя уткнулся носом в мокрый плащ.
— Пойдем домой? — спросила она и Виталя кивнул.
А потом прижался и, замирая от страха, в самое ухо, смело прошептал:
— Только я не Павлик…